Советских судей уважали даже уголовники-рецидивисты:интервью с экс-судьей Краснодарского краевого суда

Из рабочего в советские судьи

— День добрый, Константин Викторович. Расскажите о своем пути в юриспруденции. С чего начинали и как Вы стали судьей?

— Мой путь в юриспруденцию был, скажем так, нестандартным. В детстве не думал ни о карьере судьи, ни о юриспруденции. Мечтал быть геологом. После окончания школы я подал документы в горный институт, но для зачисления не хватило одного балла. Тогда я поехал работать в геологоразведочную экспедицию. Через год меня призвали на Вооруженные силы, где я прослужил почти четыре года на Тихоокеанском флоте, недалеко от г. Петропавловск - Камчатский. Именно там, смотря детективные фильмы, у меня зародилась мечта — стать следователем.

После демобилизации я переехал в Свердловск и поступил в юридический институт на вечернее отделение. Год спустя я перевелся в Краснодар, где жил мой отец, и продолжил учебу сначала на вечернем отделении в ВЮЗИ, а с третьего курса вечернее отделение было передано в ведение Кубанского государственного университета, который я успешно закончил в 1974г.

Еще на предпоследнем курсе я проходил практику в Первомайском районном суде г. Краснодара. Меня затянула эта необычная для меня профессия. В это же время я был приглашен на работу в Комитет государственной безопасности, но не прошел медкомиссию. Тогда я принял решение попробовать себя в роли судьи, но было препятствие - я не был членом КПСС, поэтому за месяц до госэкзаменов в университете я перешел на работу в строительную организацию, где работал бетонщиком, стропальщиком и монтажником-высотником. Осенью 1975 г. я стал членом КПСС.

В СССР судьи избирались народом, как депутаты.

Я был избран судьей Первомайского районного суда г. Краснодара 11 апреля 1976г. На этой должности я проработал два года, за которые довелось рассмотреть и принять решения в нескольких сложных и интересных делах, имевших определенный резонанс в юридическом сообществе. А через полтора года работы меня пригласили в Краснодарский краевой суд. В апреле 1978 году я стал судьей краевого суда, где проработал в общей сложности 12 лет.

Судейский опыт: непростые дела и приговоры

— Какие были наиболее сложные дела, которые Вы вели?

—В краевом суде я рассматривал только уголовные дела, сначала по первой инстанции, а затем и в кассационной. Среди них, в основном, были дела о групповых убийствах с отягчающими обстоятельствами и о хищениях государственного имущества в особо крупных размерах и взяточничестве. По делам о хищениях проходили граждане, как, например, в деле о хищении из товарных вагонов поездов, останавливающихся на светофоре в пос. Витаминкомбинат, товары похищали три семьи в составе 15-16 чел; должностные лица, в основном это были хозяйственные дела, организаторами хищения были либо бухгалтера, либо руководители; по делам о взяточничестве проходили должностные лица всех уровней, начиная от, например, старшего кассира ж/д за 17 руб. и до руководителей партийных и советских органов, следователей,  судей и др.

Если член партии, в том числе и партийный руководитель, совершал преступление, сначала его дело рассматривалось на партийном собрании. Только после согласия партийных органов (райкома, горкома, крайкома) могло быть возбуждено уголовное дело. Это означает, что в суд попадали уже исключенные из партии подсудимые, о которых ничего не говорили и никаких "указаний" относительно их дела не было. Никто не пытался их покрывать.

В начале 1980-х годов у нас в суде рассматривались дела в отношении партийных работников, в том числе первого секретаря Сочинского городского комитета и третьего секретаря Краснодарского крайкома партии. Никаких звонков, никаких указаний в этой части уже быть не могло. Их судили по закону.

— Расскажите о самых запоминающихся делах.

— За свою карьеру я рассмотрел около 300-350 уголовных дел. Но два дела остались в памяти как противоположности: одно — со смертной казнью, другое — с обвинением о крупном хищении и оправдательным приговором.

Самое запоминающееся дело — дело о совершавшей убийства банде, — было рассмотрено мной в 1982 году. Примечательно, что тогда в стране была принята партийная идеологическая установка, что в Советском союзе банды побеждены. Поэтому в документах судов объединение преступников проходили как преступные группы.

В эту группу входило пять человек, а главным организатором оказался математик, который бросил университет после третьего курса. Он был настоящим стратегом: умел планировать преступления, организовывать и координировать действия своих сообщников. Они совершали нападения в Ростовской области, Краснодарском крае, Ставропольском крае и на Северном Кавказе. Преступники совершили три убийства, много тяжких телесных повреждений. Три из пяти подсудимых получили смертный приговор. Еще двоих приговорили к длительным срокам. Для меня это дело было примечательно сложной организацией преступлений банды, в которых пришлось детально разбираться.

Однако мне тогда запомнилась и реакция главаря, уже осужденного на расстрел. Уже после приговора он попросил ознакомиться с результатами дела. А когда секретарь суда в сопровождении охранника принесла документы в камеру, он поинтересовался, как мое здоровье, изрядно удивив их двоих. Главарь сказал, что «еще ни один судья не рассматривал так качественно дело». Это свидетельствует о том, что преступники ценили проявленное по отношению к ним отношение судьи. Да и в целом, справедливых и честных советских судей уважали даже рецидивисты, несмотря на жесткие приговоры.

Еще одним из самых запоминающихся для меня стало дело, которое я рассматривал в 1986 году. Это было дело о председателе Новороссийского рыбколхоза, обвиненного в хищении денежных средств через якобы незаконную выплату заработной платы бригаде шабашникам. Причем, совокупная сумма выплат составляла 120 тыс. рублей, что в то время было очень крупной суммой. Ведь в то время Волга — самый дорогой автомобиль в СССР — стоила 10 тыс. Оправдательный приговор был вынесен по этому делу в отношении трех человек, в том числе председателя колхоза.

А суть в том, что есть трудовой договор, который мы заключаем, например, с заводом, поступая туда на работу. И есть договор подряда: я тебе сделаю к такому-то сроку, а ты мне заплатишь столько-то. К этой форме работы ни наряды, ни госрасценки отношения не имеют. Но когда речь идет о бригадах вольного найма, то оболочку подряда почему-то начиняют табелями, нарядами и прочим содержимым трудового договора. И, конечно, пишут на глазок, подгоняя под заранее оговоренную сумму. Вникнув в дело, я убедился, что председатель действовал в рамках закона, а обвинение было неосновательным. Кроме того, при нем колхоз вышел из убытка в прибыль. В результате я принял решение об оправдании председателя, и это решение было подтверждено Верховным Судом РСФСР. А само дело стало прецедентным, и по нему Верховный Суд разработал методичку о том, как постановлять оправдательные приговоры в подобных случаях.

Я горжусь своей ролью в этом процессе, так как он привел к освобождению только Верховным Судом около 4,5 тыс. невинных людей, которые были осуждены по аналогичным делам в разных областях СССР. Для меня это было не только профессиональным, но и моральным удовлетворением, так как я смог восстановить справедливость.

Особое мнение судьи

— Вам приходилось ли принимать решения, противоречащие Вашей личной позиции? 

—В своей работе судьи я всегда придерживался принципа, что решение должно быть основано на законе, а не на личных убеждениях.

Конечно, были случаи, когда я не соглашался с каким-то законом. Но судья не может игнорировать закон и принимать решение по своим убеждениям. Это было бы нарушением основного принципа правосудия. Судья должен применять закон беспристрастно, даже если он с ним не согласен. Это гарантирует справедливость и равенство перед законом.

— А были ли в практике приговоры, в которых Вы сомневаетесь? А были ли приговоры, правильность которых приходилось отстаивать в вышестоящих инстанциях? Пожалуйста, расскажите об этих делах.

— У меня никогда не было сомнений в правильности вынесенных мною приговоров. Я всегда старался быть максимально объективным и справедливым, опираясь на закон и факты. У меня было четыре случая, когда мной выносилась высшая мера, но осужденные впоследствии были помилованы в Верховном суде. Но я считаю, что мои приговоры были вынесены справедливо.

Например, в моей практике был случай, когда вышестоящая инстанция переквалифицировала статью с умышленного убийства при отягчающих на простое умышленное убийство. Обвиняемый там был рецидивистом, который только что вернулся из колонии, застал свою жену с любовником и совершил убийство на бытовой почве. Я считал, что, учитывая его предыдущие судимости, смертная казнь была единственно возможным наказанием. Примечательно, что сам преступник равнодушно отнесся к этому приговору. Однако инициативный адвокат обжаловал решение, и дело ушло в Верховный суд. Последний в итоге решил, что дополнительных отягчающих обстоятельств в данном преступлении нет, и заменил смертную казнь на 15 лет. Здесь я с решением вышестоящей инстанции не согласен, но это ее законное право.

Но повторюсь, такой случай был за всю работу всего один. Притом, что почти все мои дела направлялись в Верховный суд, поскольку при серьезной тяжести преступлений кто-нибудь из обвиняемых обязательно просил о помиловании или пересмотре.

— Вы упомянули о своем оправдательном приговоре. А как часто, по Вашему опыту, выносились оправдательные приговоры в советских судах?

— За всю мою работу в Краевом суде я вынес три оправдательных приговора в отношении 5-ти человек. Один — полностью оправдательный (его упомянул выше), второй  — оправдательный в отношении одного из четырёх фигурантов дела - начальника отдела ОБХСС, и третий в отношении летчика сельхозавиации.

 В целом, я бы не сказал, что в советской системе было много оправдательных приговоров. Думаю, их было не больше 1-2 %.

Почему так? Когда я работал, в советской системе, ответственность была на каждом этапе — у сотрудников уголовного розыска, следователей, прокуратуры, у судей. За работой следователи, как и сейчас, надзирала  прокуратура, которая могла принять решение о прекращении дела. Последствиями такого решения означало для следователя неполное служебное соответствие или даже увольнение из органов.

Система была построена таким образом, чтобы следователи стремились к безупречной работе, чтобы дело не возвращалось на доследование. Конечно, была и партийная дисциплина. Если сотрудника правоохранительных органов  исключали из партии, он терял работу и, по сути, получал «волчий билет» и не мог найти работу в своей сфере. Вся эта система ответственности вела к тому, что оправдательные приговоры выносились крайне редко.

— Какие в целом впечатления остались у Вас от работы в суде во время существования СССР? Как Вы описываете стиль работы суда в то время? 

— Здесь важный момент для понимания всей существовавшей в то время судебной системы, созданной в СССР. Работа в суде во времена СССР была, безусловно, особенной. Система правосудия, которую я застал, была основана на принципах ответственности и строгости. Она отличалась строгим отбором кандидатов в судьи, которые должны были обладать не только юридическими знаниями, но и высокими моральными качествами. Судьи находились под общественным контролем и несли ответственность за свои решения, которые оценивались по количеству отменённых приговоров и решений. Судьи переизбирались через каждые пять лет и за безответственную и некачественную работу могли быть не представлены для избрания на следующий срок.

Принципы советской судебной системы: неотвратимость наказания, законность, справедливость и ответственность. Приоритетом были общественные интересы, что выражалось в избрании судей народом и подотчётности их перед обществом и коммунистической партией, осуществлявшей дополнительный контроль. Хамство или грубость по отношению к людям были недопустимы. Тех, кто нарушал правила, обычно просто не переизбирали.

В целом, я бы описал судебную систему СССР как систему строгую, формальную и ответственную. Система была выстроена на безусловной ответственности каждого участника процесса. Не было лазеек для уклонения от ответственности, существовала строгая дисциплинарная комиссия, партийный контроль и ежегодная оценка работы, которая могла привести к отсутствию представления на следующий срок. Это гарантировало законность и обоснованность вынесенных решений. Судьи были подвержены строгому контролю и должны были соответствовать определённым моральным качествам.

— Вы упомянули о преимуществах Советской судебной системы? А какие её недостатки вы могли бы выделить?

— Думаю, недостатки есть у любого социального института в силу особенностей человеческих отношений. При этом, на мой взгляд, советская юриспруденция, если не была идеалом, то стремилась к нему.

Что касается её слабых сторон, то, на мой взгляд, они не были критическими. Один из недостатков, как я считаю, — отсутствие серьёзной конкуренции при выборе судей. В начале кандидатов отбирал отдел юстиции крайисполкома, а затем их рассматривали партийные органы. На каждое место было три кандидата, прошедших строгую проверку. В итоге избирался один кандидат, выдвинутый исполкомом. Считаю, что наличие нескольких кандидатов в судьи создало бы дополнительную конкуренцию. А значит — ещё больше повысило бы качество человеческого материала, который и так был высок.

Например, в конце брежневской эпохи были случаи, когда партийные органы пытались повлиять на решения судов в отношении так называемых «хозяйственных» преступников. Это были люди, которые совершали преступления в сфере бытовых преступлений. Но до последних лет перестройки такое случалось нечасто.

— Как изменилась Ваша жизнь после ухода из судейской работы?

— Я ушёл из Краевого суда по собственному желанию в 1990 году, на фоне перестройки. В то время был введён мораторий на смертную казнь, и в обществе началась, основанная на лжи, негативная информационная кампания в отношении советской работников правоохранительных органов и судей. Она представляла судей в негативном свете: как взяточников, которые решали дела после «телефонных звонков сверху». Кроме того, были и личные факторы. Несколько лет я работал заместителем председателя правления в общественной организации, адвокатом, вернулся в судебную систему, сейчас -  судья в отставке.

— Какую самую важную цитату или афоризм про правосудие вы могли бы вспомнить?

— Вы знаете, это вопрос философский. Если вы спросите не меня, а первого встречного, проходящего на улице, то, скорее всего, он вспомнит русскую народную поговорку: «закон — что дышло: куда повернёшь — туда и вышло». Не хотел бы критиковать действия коллег. Но мне кажется, что в сегодняшних реалиях у многих граждан появляется повод вспоминать именно это.

Хотя в основе правосудия, как системы, лежит другой общеизвестный афоризм, звучавший как «Dura lex, sed lex» — «Закон суров, но это закон». Впрочем, у советских граждан был её аналог, который мне нравится куда больше. Это крылатая фраза Глеба Жеглова из сериала «Место встречи изменить нельзя»: «Вор должен сидеть в тюрьме». Уверен, большинство наших граждан согласятся с этим постулатом.